Алексей Бондаренко
Под руководством Р.С. и
ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ РАБОТА
ПО КРАЕВЕДЕНИЮ
в редакции для сайта
Кремация
в печах Ижорского завода
С наступлением
войны в городе Колпино сложилась тяжелая ситуация, связанная с быстрым
приближением немцев к черте города. Вскоре и без того тяжелое положение
ухудшила суровая зима. В городе наступил голод. Люди из-за нехватки
продовольствия и сильного холода с каждым днем становились все слабее. Многие
не выдерживали таких условий и умирали от голода или просто замерзали. Одни
умирали тихо и незаметно, другие погибали от бомбёжек, пожаров и постоянных
артобстрелов. Вскоре почти весь город был усеян трупами. Живые же не могли
похоронить мертвых, потому что у них не было сил вырыть могилу, поэтому некоторые
отвозили трупы на территорию кладбища и просто оставляли их там.
Ситуация с захоронением по Ленинграду начала усложняться из месяца в месяц, начиная с июля за счёт жертв бомбардировок и артобстрелов, о чём свидетельствуют цифры:
июль 1941 г. – 3688 захоронений
август 1941 г. – 5090 захоронений
сентябрь 1941 г. – 7820 захоронений
октябрь 1941 г. – 9355 захоронений
ноябрь 1941 г. – 11401 захоронение [1, с.322]
Однако трест «Похоронное дело» пока с ситуацией справлялся удовлетворительно.
Но после того как в ноябре были введены продовольственные карточки, уже в декабре 1941 г. смертность среди населения города на почве истощения, суровых морозов и отсутствия дров возросла по отношению к смертности в ноябре в 3,47 раза и составила по неполным данным треста «Похоронное дело» 42050 человек. Теперь трест никоим образом не мог справляться с обрушившимся на него объёмом работ по захоронению погибших ленинградцев, тем более, что вместе с его ростом выходили из строя ввиду истощения и смерти и работники треста, как служащие, так и рабочие (могильщики). Не справлялся трест и с объёмом необходимой в декабре транспортировки трупов, а «подготовленные по плану МПВО осенью траншеи, никак не рассчитанные на декабрьскую смертность, были в несколько первых дней декабря полностью использованы» [1, с.324].
Трупы штабелями по несколько тысяч громоздились на кладбищах (в отдельные дни февраля на Пискарёвском – до 25 тыс.), по несколько сотен – на больничных дворах.
В январе в городе были установлены случаи людоедства: c кладбищ и в городе похищались части разрубаемых тут же трупов. Так, следы от места обнаружения отрубленной головы покойника привели заведующего Серафимовского кладбища и участкового инспектора милиции в деревянные дома на окраине кладбища, где было обнаружено, что их жители занимались варкой человеческого мяса; сторож Богословского кладбища задержала гражданку, вывозившую на ручных саночках в наматраснике пять детских трупов. Люди, не выдержав жутких условий существования, теряли человеческий облик, преступали нормы общественной морали.
Чтобы пресечь процесс разложения личности и не допустить возможного в связи с этим роста преступности, необходимо было срочно решить вопросы организации с одной стороны своевременного захоронения трупов, с другой – охраны кладбищ.
С приближением весны большое количество неубранных трупов ставило город под угрозу эпидемии.
Нужны были чрезвычайные меры.
Исполком Ленгорсовета принимает решение от 2 февраля, по которому, в частности, выполнение дополнительной работы по перевозке, отправке и захоронению трупов вознаграждалось «дополнительной прогрессивной выдачей» хлеба, водки или вина (соответствующий пункт решения был утверждён постановлением Военного совета фронта). [1, с.330–331]
«Трестом были установлены нормы погрузки трупов на каждую автомашину в зависимости от её тоннажа, т. е. на 5-тонную – 100, на 3-тонную – 60, на полуторатонную – 40 трупов». [1, с.331]
«Можно было наблюдать двигавшиеся по городу 5-тонные автомашины, нагруженные навалом трупами людей в полтора раза выше бортов автомашины, плохо приткрытыми, а наверху сидели 5 – 6 человек рабочих. Вопрос вывоза трупов был решён положительно». [1, с.331]
Исполком Ленгорсовета принимает решение от 3 февраля «об использовании под братскую могилу песочного котлована, который был заполнен в течение 5 – 6 дней 60 тысячами трупов людей». Позже под массовые захоронения людей использовались и бомбовые воронки, и противотанковые рвы, но вопрос захоронения людей положительно не решался. [1, с.332]
Колпино, по сравнению с Ленинградом, по части захоронения находился в еще худшем положении ввиду непосредственной близости к линии фронта. Именно у колпинцев возникла мысль о кремации трупов людей в печах Ижорского завода. [1, с.333]
по Государственному ордена Ленина Ижорскому заводу.
г. Колпино 14 января 1942 г.
Вследствие тяжёлых условий погребения трупов в зимних условиях в районе завода и г. Колпино – приказываю провести следующие мероприятия:
начальнику технического отдела Баранову А.Н. и главному металлургу Лазареву В.Н. проверить чертежи печей № 2 и 3, трубной № 1 и дать своё заключение о возможности приспособлений для сжигания трупов, используя твёрдое топливо.
Главному энергетику т. Лазареву Ф.С. подобрать моторы постоянного тока для вентиляторов.
Главному механику т. Орлову Ю.А. срочно установить вентиляторы к печам № 2 и 3 и привести в порядок воздушные магистрали.
Начальнику цеха №8 тов. Юргелю Б.А. произвести очистку печей от мусора и привести в порядок рабочую площадку.
Тов. Сидорчук М.П. проследить за исполнением всех указанных работ.
Срок окончания работ – 5 дней.
Гл. инженер завода Аверин А.Ф.»[2]
по Государственному ордена Ленина Ижорскому заводу.
г. Колпино 5 февраля 1942 г.
Вследствие хорошего состояния печей термического участка цеха № 3 предлагаю проделать следующие работы:
главному металлургу т. Лазареву В.Н. и главному механику т. Орлову Ю.А. обследовать все энергетические коммуникации и дать своё заключение о возможности пуска двух печей на остатках и отходах жидкого топлива.
Продумать 2 варианта
использования печей: для термообработки и, как
крайняя мера, сжигания трупов.
Гл. инженер завода Аверин А.Ф.»[3]
«10 февраля 1942 г. в 21 час 30 мин. На термическом участке цеха № 3 Ижорского завода состоялась первая кремация семи трупов, продолжавшаяся 2,5 часа (ЦГА СПб., ф.7384, оп. 36, д. 72, л.20 – 21)». [1, с.593]
«…исполком Ленгорсовета депутатов трудящихся решением СЗ от 27 февраля 1942 г. № 140-с разрешил исполкому Колпинского райсовета производить сжигание трупов людей в термических печах». [1, с.333]
«Решение № 140-с
суженного заседания исполнительного комитета Ленинградского городского совета депутатов трудящихся.
27 февраля 1942 г.
по вопросу: О сжигании трупов в термических печах Ижорского завода.
СЗ исполнительного комитета Ленинградского городского совета депутатов трудящихся решает:
1) разрешить исполкому Колпинского райсовета депутатов трудящихся и дирекции ордена Ленина Ижорского завода производить сжигание трупов в термических печах Ижорского завода.
Председатель СЗ исполкома Ленгорсовета
депутатов трудящихся – Попков
Секретарь СЗ исполкома Ленгорсовета
депутатов трудящихся – Мосолов».[5]
Государственного ордена
Ленина Ижорского завода.
Наличие неубранных трупов в районе города Колпино и трудности погребения их в условиях зимы и непосредственной близости фронта, приближение весны и связанные с этим возможности вспышек эпидемии поставили вопрос о производстве кремации. Для этой цели в одном из цехов завода были приспособлены нагревательные печи для сжигания трупов, с суточной пропускной способностью 100 штук. Всего за I полугодие было предано кремации 5524 трупа, в том числе трупы бойцов Ленинградского Фронта. В том числе по месяцам:
январь – не было
февраль – 798
март – 2 307
апрель – 1 771
май – 658
июнь – не было. …».[6]
Между
собой мы не говорим о блокаде: тяжело это, а вот ребятам рассказываем, когда
просят: это надо…
А. А. Смольников.
Анатолию Афанасьевичу Смольникову (прил. 1) в 1941 г. было 12 лет. А 17 апреля 1942 г. он вместе с матерью и старшим братом эвакуировались из города. Но те времена навсегда остались в его памяти.
Отец Анатолия Афанасьевича умер, когда ему был год. Его отчим, Цыганков Архип Андреевич, в войну был бойцом штаба МПВО и перед весенним таянием снега работал на уборке трупов на улицах Колпина. Хоть бойцы и были на казарменном положении, иногда он с сослуживцами приходил домой, и тогда мальчику доводилось слышать рассказы о кремации на заводе.
Трупы складывали на металлические листы, уложенные на подину (специальную тележку для загрузки печей) и отправлялись в термическую печь. Разогреваясь, трупы хаотично двигались и у рабочих, смотрящих в глазок печи, складывалось впечатление, что трупы, объятые огнем, вскакивали и грозили им кулаками. Психика многих не выдерживала такое зрелище.
После войны, вернувшись в город, он решил отыскать своего отчима и обратился в архив Ижорского завода. Там он выяснил, что его отчим умер от дистрофии 22 апреля 1942 года, то есть через 5 дней после эвакуации его семьи.
Анна Степановна Петрова (прил. 2) на вопрос слышала ли она что-нибудь о кремации на Ижорском заводе, ответила: «Слышала? Видела! В тяжелые годы войны я работала стрелком в военизированном отряде охраны завода. Мне тогда было 17 лет. Я сама видела, как у цеха стояли в очереди и ожидали разгрузки грузовики с трупами солдат, которых везли с передовой. Туда, в цех, к печам не пускали, нам хотелось всё увидеть. Нам было и страшно, и интересно: ведь мы были очень молоды… А поскольку мы были там своими – охрана всё-таки! – нам довелось-таки всё увидеть своими глазами». – И что же? – «Было это на термическом участке механического цеха. Рядом с печами лежали кучей полушубки и шапки, стояли сапоги, снятые с трупов. Зрелище, которое мы наблюдали в глазок печи, было ужасным: трупы корчились в огне, толкая друг друга. Казалось – мы заглядываем в ад. И ещё! Было жутко от этой очереди грузовиков с трупами наших безвестных защитников. Мы ведь были совершенно уверены в том, что их сжигают без счёта и без учёта».
И лишь теперь, почти через 60 лет, Анна Степановна узнала от меня (из документов), что это было всё-таки не так.
Виктор Тимофеевич Бонин, (прил. 3) в 1941 – тринадцатилетний подросток, не был колпинцем. Он с отцом, матерью, братом и двумя сёстрами жил в Понтонном и о кремации «на Ижоре» тогда ничего не слышал. Но и от него я узнал много интересного, и он внёс новые штрихи в моё представление об образе того времени. Самым же интересным из того, что я узнал от него, было то, что, наведываясь в «родные Пенаты» после возвращения из эвакуации в Ленинград в 1944 году, он услышал от своих земляков, что и на Фанерном в 1942 по ночам сжигали трупы. Вот и тема для новых поисков!..
Вскоре пример колпинцев перенял и Ленинград. Заместитель председателя Ленгорисполкома Решкин, руководивший в городе захоронением, начал искать предприятие города, в котором можно было бы произвести кремацию. Такое предприятие было найдено – это первый кирпичный завод. Вскоре на заводе были приспособлены к кремации и пущены в эксплуатацию две тоннельные печи: одна – 10, а другая – 20 марта. Сначала их пропускная способность была 150 трупов, но потом механики довели её до 880 трупов в сутки.
Это был «невиданный в истории и во всём мире крематорий, рождённый мыслью по-фронтовому мыслящих людей, блокадой и тяжёлой обстановкой».[1,с.333]
«Всего в период с 16 марта 1942 года до 1 января 1943 года было кремировано 109 925 трупов людей».[1,с.333]
«Работа крематория … дала возможность в конце марта ликвидировать залежи незахороненных трупов на кладбищах …»[1,с.333], а с 1 июня 1942 г. производить там только индивидуальные захоронения.[1,с.334]
Так идея колпинцев решила одну из проблем блокадного Ленинграда.
Кремация в
самом Ленинграде, к сожалению, завершилась, по сути, тайным захоронением праха
кремированных в районе Московского парка Победы.
К чести колпинцев, у нас это место на территории завода у цеха № 2 сразу после окончания Великой Отечественной войны было отмечено памятником, не потеряно, не забыто.
Здесь был установлен обелиск (прил. 4) [8]. Впоследствии его демонтировали, и 8 мая 1969 года состоялось открытие нынешнего памятника (прил. 5).
Автор общего проекта памятника – старший архитектор ОКСа Ижорского завода Моисеева Зоя Сергеевна. Скульптор – член Союза художников СССР Л.Г. Могилевский. Резчики по камню – Р.И. Геллерштейн, А.И. Иванов и Ю.К. Паршов [8]. На памятнике – барельеф: фигура коленопреклонённого скорбящего потомка, нашего современника, и надпись: «Вам, ижорцы и воины Советской Армии, ценой своей жизни остановившим врага у стен родного завода. Вам, кто не дрогнул, не покинул цехов и, не дожив до победы, погиб у станков от обстрелов и голода». В мемориальный комплекс входит «вечный огонь», оформленный разломанной деталью из нержавеющей стали.
За чистоту и порядок на территории мемориала ответственен коллектив цеха № 2 [7].
Списки по всем воинским захоронениям имеются в Военном комиссариате района, на территории которого они находятся. Я обратился в Колпинский. Там на каждое воинское захоронение – отдельная Памятная книга, но такой книги по захоронению на территории завода нет. Помощник начальника 4-го отделения Екатерина Эдгардовна Зимарина рекомендовала обратиться в заводской архив или в музей Ижорского завода. В заводском архиве, выразив сожаление о том, что ничем помочь не может, Галина Митрофановна Андреева посоветовала обратиться в музей Ижорского завода.
Директор музея Ижорского завода Лариса Дмитриевна Бурим встретила нас радушно, с пониманием. Она-то и рассказала нам о том, что списков этих нет не только в музее, что их (не колпинские, а ленинградские) давно и безуспешно ищут настойчивые и неутомимые «мемориальцы» и что, по её мнению они либо могут быть в закрытых фондах НКВД, либо не существуют вовсе.
Время, отведённое для написания работы, между тем подошло к концу, но надежда не иссякла. Думаю, теперь уже на каникулах, снова отправиться в ЦГА СПб с тем, чтобы более основательно познакомиться с фондом 7384, описью 36, делом 72, в котором, в частности, находится Протокол о первой кремации на термическом участке цеха № 3 Ижорского завода 10 февраля 1942 года.
И ещё!.. Мой руководитель работы Раиса Семёновна Иволга в начале учебного года с командой 6-7-классников «Воинская слава» занималась воинским захоронением на колпинском кладбище. Тогда они с ребятами узнали об интересном факте. В Памятной книге этого захоронения на 9 декабря 1967 г. значилось 3223 человека, а на 15 октября 2000 г. – 4114. На вопрос, откуда поступает информация на расширение списка – ведь добавилось без малого 900 человек, а список не перестаёт расти! – Екатерина Эдгардовна рассказала, что основанием для внесения в списки захороненного является справка Центрального архива Министерства обороны Российской Федерации (ЦАМО РФ) в г. Подольске. Вот и возникло у нас подозрение – ведь и размеры захоронения весьма ограничены, а список растёт подозрительно быстро – а не пополняется ли он из списка кремированных на «Ижоре»? Ведь очень может быть, что справку о захоронении на колпинском кладбище родным погибшего – а их обращается в ЦАМО РФ всё больше – дают по списку кремированных из этических соображений, чтобы не травмировать людей… Так можно предположить, что в ЦАМО РФ есть списки, которые мы ищем.
Приложение
Анатолий
Афанасьевич Смольников
Между
собой
мы не говорим
о блокаде:
тяжело
это,
а вот ребятам
рассказываем,
когда просят:
это надо…
«Как выжили?
По осени поля неубраны остались на нейтральной земле. Мы с братом с рюкзаками, с мешками за спиной по узким противотанковым траншеям ночью под проволочными заграждениями проползали туда. Находили канаву и по ней – в поля. Ползали там, собирали под снегом кочерыжки… Нужно было успеть до рассвета проползти обратно: иначе немцы стреляли по всему, что двигалось… Потом нужно было суметь добежать до дома так, чтобы никто нас не увидел: взрослые могли отобрать наши находки… Добирались до дома, когда уже совсем светло было. А там – мама с соседками сидит, как сейчас вижу, у плиты на большой кухне (квартиры в новом тогда шлакоблочном доме огромные были, коммунальные). Так вот, сидит мама с соседками, и все плачут – нас оплакивают… А тут мы с нашими кочерыжками!.. Радости было!.. Ведь как с войны нас встречали.
Вот так и выжили… А то, помню, идёт человек по улице, идёт, идёт… и вдруг так весь осел, и на коленки, и упал… и он уже не встанет – умер, значит».
Анна Степановна Петрова
«Помню, копали мы
противотанковые рвы… Вдруг – в воздухе – немецкий самолёт. Мы – врассыпную –
прятаться, думали – бомбить нас сейчас станет. А он всё ниже, ниже… И вдруг …
летит с самолёта что-то большое, белое… и разлетается. А это – листовки. Нам не
разрешали их читать, отбирали (военные). Ну а нам интересно же было. Одну и
сейчас помню:
«Русские дамочки,
Не ройте ямочки,
Всё равно немецкие таночки
Перескочат ваши ямочки»
«Да! – поддержал разговор Анатолий Афанасьевич Смольников – Всё Колпино листовками немецкими засыпано было… Помню пару:
«Чечевицу доедите –
Ленинград сдадите»,
«Сегодня доедаете бобы,
А завтра приготавливайте гробы».
А
на обратной стороне каждой листовки – пропуск к немцам.
Не знали немцы, что у нас не было ни чечевицы, ни бобов, ни гробов… Но не было у нас и желания к немцам идти».
«27 января брат Андрей умер. Помню, отец
сам ему гроб сколотил и отвёз, похоронил. А 7 февраля отца не стало. Сослуживцы
его (он в пожарной команде на Фанерном заводе работал) гроб сделали. Тётя Дуня,
помню, на лошади, запряжённой в сани, ездила по Понтонному, собирала умерших.
Погрузил я гроб на её сани, обнял его и поехал на Усть-Ижорское кладбище… А
там, на кладбище, тела из гробов вынимают, а гробы пускают на костры – греются
(гробов ведь мало было). Но тут папины сослуживцы дядя Коля и дядя Миша
работали. Они сказали: «Тимофея Егоровича мы в гробу похороним». Трупов было на
кладбище много, а земля – мёрзлая. Вместо могильщиков работали минеры-взрывники.
Остались мы с мамой, да две сестры:
30-го и 40-го года рождения. Отвела меня мама работать на завод третьего марта.
А восьмого апреля отправили нас в эвакуацию. Что мама могла взять? Пеленок для
годовалой сестренки побольше… А в Ярославле сдали с поезда маленький трупик…
В 1944 мне удалось вернуться в Ленинград
по найму, но на нашем месте жили тогда уже другие люди… Я был рад и тому, что в
нашем доме сохранились кое-какие фотографии».
